– Эй! Кто к нам пришел! Я этого парнишку знаю, – сказал он Марко В. – Знал его еще когда он во-от таким был. Что случилось, Тео, друг?

– Ничего. Ну, то есть я уезжаю.

– Вот как? Уже едешь в Вегас? – спросил Золотко. Едва я услышал его голос, едва он положил мне руку на плечо, как сразу стало легче, проще. – Ну и в безумном же ты местечке жить будешь, верно?

– Ну, наверное, – с сомнением отозвался я. Мне все наперебой твердили, что от Вегаса у меня крышу сорвет, а я никак не мог понять, с чего бы – вряд ли я там буду шататься по казино и клубам.

– Наверное? – Золотко закатил глаза и, гримасничая, покачал головой – мама, бывало, разойдясь, здорово его передразнивала. – Господи боже, ты только послушай. Это, знаешь, что за город? А какие там профсоюзы… То есть у тех, кто в отелях работает, в ресторанах… Денег там заработать можно везде. А погода! Солнце, каждый день – солнце. Друг, ты в этот город влюбишься. Так когда ты уезжаешь-то?

– Эээ, сегодня. То есть завтра. И я поэтому хотел…

– А, так ты за чемоданом пришел? Нет проблем.

Золотко что-то резко сказал Марко В. по-испански, тот безразлично пожал плечами и ушел в багажную комнату.

– Он ничего такой, Марко, – вполголоса сказал мне Золотко. – Но про твою сумку ничего не знает, потому что мы с Хозе ее в журнал не записали, понимаешь?

Я понимал. Все свертки необходимо было заносить в журнал: дату, когда их принесли, дату, когда забрали. Не выдав мне никакой квитанции, не сделав никаких официальных записей, они таким образом обезопасили меня на случай того, если кто-то другой, а не я, вдруг попытается забрать ее.

– Да, – неловко выдавил я, – спасибо, что приглядели за ней…

– No problemo [35] , – сказал Золотко, – Спасибо, братан, – громко поблагодарил он Марко, взяв чемодан. – Говорю же, – продолжил он, понизив голос, пришлось шагать вплотную к нему, чтоб хоть что-то расслышать, – Марко, он ничего парень, но у нас тут куча жильцов жаловались, что, мол, в здании не хватало персонала, когда – ну сам понимаешь, – он кинул на меня многозначительный взгляд. – Ну и Карлос же тогда не смог добраться на работу, и уж точно не по своей вине, но его все равно уволили.

– Карлоса? – Из всех швейцаров Карлос был самым старшим и самым серьезным, тоненькие усики и посеребренные виски делали его похожим на обласканного публикой мексиканского киноактера, его черные ботинки всегда были начищены до зеркального блеска, а белые перчатки были белее, чем у остальных швейцаров. – Карлоса уволили?

– Сам знаю, не верится. Тридцать четыре года и… – Золотко ткнул большим пальцем себе за спину. – Пфффф! А теперь руководство только и думает, что об охране: новый персонал, новые правила, записывай, кто пришел, кто ушел, так-то вот…

– Ну ладно, – сказал он, толкнув спиной входную дверь, – давай-ка, друг, поймаю тебе такси. Ты сразу в аэропорт?

– Нет, – ответил я, потянувшись, чтоб его остановить, – я так задумался, что и не понял сразу, что он хочет сделать, но он отмахнулся от меня – да брось.

– Нет-нет, – сказал он, подтаскивая чемодан к обочине, – все нормально, друг, держу, – и я со стыдом понял, что он думал, будто не даю ему вынести чемодан на улицу, потому что у меня нет денег дать ему на чай.

– Эй, погоди, – начал было я, но в ту же секунду Золотко свистнул и бросился на дорогу с поднятой рукой.

– Такси! Сюда! – крикнул он.

Я раздосадованно стоял в дверях, глядя, как из-за поворота к нам подкатывает такси.

– Бинго! – сказал Золотко, распахивая заднюю дверь. – Это рекорд, верно?

Не успел я придумать, как бы так отменить такси, чтоб еще не казаться при этом полным уродом, как уже сидел на заднем сиденье, чемодан лежал в багажнике, а Золотко – как всегда, любовно – захлопывал крышку.

– Удачной тебе поездки, amigo [36] , – сказал он, поглядев сначала на меня, потом на небо. – Погрейся там за меня на солнышке. Уж ты знаешь, что такое для меня солнце – я ж тропическая птичка. Жду не дождусь, как поеду домой в Пуэрто-Рико и поговорю там с пчелами. Хммммм… – пропел он, закрыв глаза и склонив голову набок. – У моей сестры там пасека, я пчелам на ночь пою колыбельные. А в Вегасе есть пчелы?

– Не знаю, – ответил я, незаметно ощупывая карманы, чтоб понять, хватит ли у меня денег.

– Ну, если вдруг увидишь там пчел, передавай им привет от Золотка. Скажи им, я скоро.

– ?Неу! ?Espera! [37] – крикнул Хозе, вскинув руку: он еще не переоделся из футбольной формы, шел на работу прямо после игры в парке – летел ко мне, покачиваясь, прыгучим, спортивным шагом.

– Эй, manito [38] , уже уезжаешь? – спросил он и, наклонившись, просунул голову в окошко такси. – Пришли нам открытку, внизу повесим!

Внизу, в подвальном помещении, где швейцары переодевались в форменную одежду, одна стена была завешена открытками и полароидными снимками из Майами и Канкуна, Пуэрто-Рико и Португалии, которые жильцы и швейцары с Восточной Пятьдесят седьмой уже много лет подряд слали из путешествий домой.

– Точно! – сказал Золотко. – Пришли открытку! Не забудь!

– Я… – Я хотел было сказать, что буду по ним скучать, но побоялся, что буду прямо как гомик какой-нибудь. Поэтому ответил только: – Ладно. Вы тут не парьтесь.

– И ты, – сказал Хозе, пятясь назад с поднятой рукой. – И не садись за блэкджек.

– Слушай, пацан, – вклинился водитель, – тебя везти куда или что?

– Эй, эй, полегче, не гони, – сказал ему Золотко. И мне: – У тебя все будет нормально, Тео.

Он хлопнул рукой по дверце.

Удачи, парень. Еще увидимся. С богом!

– Только не говори, – сказал мне отец, когда на следующее утро приехал за мной к Барбурам на такси, – что всю вот эту хрень ты с собой в самолет потащишь.

Кроме чемодана с картиной я собрал еще один – тот, который и планировал взять с собой изначально.

– У тебя перевес будет, – немного истерично прибавила Ксандра. Даже в удушливом уличном жаре я со своего места чуял запах ее лака для волос. – Больше могут не разрешить!

Вышедшая меня проводить миссис Барбур сказала ровно:

– О, два чемодана – это не страшно. Я все время с перевесом летаю.

– Да, но за него платить приходится.

– Думаю, вы согласитесь, что это довольно удобно, – сказала миссис Барбур. Несмотря на раннее утро и то, что на ней не было ни помады, ни украшений, она в простом хлопковом платье и сандалиях умудрялась выглядеть безукоризненно элегантной. – Ну, может, заплатите долларов двадцать, когда будете регистрироваться, но это ведь не проблема, правда?

Они с отцом глядели друг на друга, будто пара кошек. Наконец отец отвел взгляд. Я слегка стыдился его спортивной куртки – при взгляде на нее вспоминались братки из “Дейли Ньюс”, которых разыскивали за рэкет.

– Предупреждать надо, что два чемодана будет, – пробурчал он в тишине (благословенной!), которая повисла после ее удачной реплики. – А то еще в багажник не влезет.

Пока я там стоял на обочине, у распахнутого багажника, то чуть было не решился оставить второй чемодан миссис Барбур, чтоб потом ей позвонить и рассказать, что там внутри. Но не успел я и слова сказать, как широкоплечий русский водитель вытащил сумку Ксандры из багажника и схватил мой второй чемодан, который ему удалось туда впихнуть, примяв и сдвинув все остальное.

– Видите, не тяжело! – сказал он, захлопывая багажник и утирая лоб. – Бока мягкие!

– А моя ручная кладь! – запаниковала Ксандра.

– Нет проблем, мадам. Поедет со мной на переднем сиденье. Или, хотите, с вами, сзади.

– Ну вот и славно, – сказала миссис Барбур, склонившись, чтоб легонько поцеловать меня в щеку – в первый раз за все время – девчачий “привет-привет”, поцелуй в воздух, от которого пахло мятой и гардениями. – Ну, всем пока! – сказала она. – Удачно вам долететь.